1. Дореформенная концепция «восстановления корпоративного контроля». История и критика
1.1. Возникновение концепции «восстановления корпоративного контроля» в судебной практике
Пункт 3 ст. 65.2 ГК представляет собой законодательное закрепление средства защиты, которое было сначала выработано в практике Президиума ВАС РФ и стало широко известно в качестве иска о «восстановлении корпоративного контроля». Необходимо признать, что воплощение данной концепции в ГК крайне сложно назвать «буквальным»: как будет показано далее, иск, предусмотренный в п. 3 ст. 65.2 ГК, в действительности мало похож на изначальный «иск о восстановлении корпоративного контроля». Тем не менее, для того чтобы лучше понять суть и механизм реализации рассматриваемого средства защиты, необходимо хотя бы вкратце разобраться с его историческими корнями.
В двух конкретных делах, которые были рассмотрены в 2008 году и касались долей участия в обществе с ограниченной ответственностью (далее – ООО), Президиум ВАС РФ, вместо того чтобы применить нормы права, специально регулирующие соответствующие отношения, изобрёл новое средство защиты участников корпорации, а именно «восстановление корпоративного контроля». В качестве нормативного обоснования суд в каждом из дел сослался на абз. 3 ст. 12 ГК, предусматривающий такой способ защиты гражданских прав, как «восстановление положения, существовавшего до нарушения права»:
«В области корпоративных отношений реализация данного способа защиты может выражаться в виде присуждения истцу соответствующей доли участия в уставном капитале хозяйственного товарищества или общества исходя из того, что он имеет право на такое участие в хозяйственном товариществе или обществе, которое он имел бы, если бы ответчик соблюдал требования законодательства, действуя добросовестно и разумно»
Проанализируем каждое из указанных дел более подробно, так как это представляется важным для понимания того, каким образом происходило становление рассматриваемого средства защиты.
Первое из указанных дел касалось требования продавца о реституции по признанному недействительным договору купли-продажи доли в ООО в размере 81,53%. Нюанс данного спора заключался в том, что до признания договора недействительным покупатель вместе с другими участниками ООО, во-первых, увеличили уставный капитал ООО, а во-вторых, перераспределили доли участия в ООО таким образом, что доля участия покупателя уменьшилась до 40%. Как следствие, покупатель не смог бы в натуре возвратить продавцу долю в размере 81,53% и должен был бы лишь возместить её стоимость (п. 2 ст. 167 ГК). Однако Президиум ВАС РФ по собственной инициативе переквалифицировал заявленное истцом требование в «просьбу о восстановлении права истца на корпоративный контроль… посредством присуждения… соответствующей доли участия в уставном капитале». Поскольку ответчику уже не принадлежала искомая доля, требование истца затрагивало права иных участников ООО, которых, по мнению Президиума ВАС РФ, нижестоящие суды должны были привлечь к участию в деле и которые могли бы предъявить встречный иск из неосновательного обогащения в отношении сумм дополнительных вкладов в ходе увеличения уставного капитала ООО. При этом важно отметить, что, судя по всему, высшая судебная инстанция пришла к выводу о недобросовестности как ответчика, так и иных участников ООО в силу того, что ими были совершены «недобросовестные действия (незначительное увеличение уставного капитала, внесение дополнительных вкладов и изменение соотношения долей участников), которые могли затруднить защиту прав истца».
Во втором из рассмотренных дел истец заявлял требование о «переводе прав и обязанностей» из договора купли-продажи доли в ООО. Сложность данного дела состояла в том, что истец, которому принадлежало 50% в уставном капитале ООО, был исключён из состава участников общества решением суда. Перешедшая к самому обществу доля истца (п. 4 ст. 23 Закона об ООО) была распределена в пользу второго участника (п. 2 ст. 24 Федерального закона от 08.02.1998 № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью», далее – Закон об ООО). После этого указанный второй участник продал 100% в ООО в пользу третьего лица. Однако затем судебное решение об исключении истца из состава участников было отменено судом округа (отправившим дело на новое рассмотрение, в ходе которого второй участник отказался от иска). Президиум ВАС РФ посчитал, что в период между (а) вступлением в силу решения суда об исключении истца из состава участников ООО и (б) отменой этого решения в суде округа истец всё равно являлся участником ООО (хотя запись об этом в ЕГРЮЛ отсутствовала) и был вправе «действовать в качестве участника общества и защищать свои права участника предусмотренными гражданским законодательством способами». Высшая судебная инстанция по собственной инициативе переквалифицировала требование, предъявленное истцом на основании ст. 21 Закона об ООО, в направленное на «восстановление права корпоративного контроля над обществом и на осуществление права участника общества». Как следствие, Президиум ВАС РФ пришёл к выводу, что истец должен обладать возможностью реализовать преимущественное право покупки доли, и направил дело на новое рассмотрение. Опять-таки необходимо отметить, что суд явно посчитал обоих ответчиков (второго участника и покупателя доли) недобросовестными, поскольку им было известно о споре в отношении исключения истца из состава участников.
Воздерживаясь пока от оценки самой конструкции «восстановления корпоративного контроля», зададимся следующим вопросом: можно ли на основании приведённых двух дел вывести какие-либо общие черты, а также условия применения рассматриваемого средства защиты?
К сожалению, в действительности сделать это практически невозможно, поскольку между фабулами и правовыми проблемами, затронутыми в каждом из дел, чрезвычайно мало общего. Во-первых, в первом деле ключевым стал вопрос о том, что ответчик, произведя отчуждение доли третьим лицам, сделал невозможным использование истцом реституции для возврата доли, проданной по недействительной сделке. Во втором же деле весь спор строился вокруг того, может ли истец воспользоваться преимущественным правом покупки в отношении сделки, заключённой в тот период, когда запись о нём была необоснованно исключена из ЕГРЮЛ. Во-вторых, в первом деле речь шла о восстановлении позитивного контроля над ООО, поскольку спорная доля составляла 81,53% уставного капитала. Во втором же деле спор касался восстановления лишь негативного контроля, поскольку истцу принадлежало лишь 50% в ООО. Наконец, в-третьих, в первом деле иск о «восстановлении корпоративного контроля» было предложено использовать в качестве самостоятельного средства правовой защиты для отобрания в пользу истца всей доли в размере 81,53%. Во втором деле конструкция «восстановления корпоративного контроля» была, напротив, применена лишь для обоснования того, что истец может реализовать преимущественное право покупки в отношении тех сделок, которые были заключены в период, пока в ЕГРЮЛ отсутствовала запись о принадлежности ему доли в уставном капитале ООО. При этом и сам Президиум ВАС РФ, и нижестоящие суды в ходе нового рассмотрения дела исходили из необходимости разрешать спор по существу на основании норм о преимущественном праве покупки.
Единственные факторы, которые объединяют оба дела, – это то, что, во-первых, была применена ст. 12 ГК для обоснования наличия иска о «восстановлении корпоративного контроля»; во-вторых, её применение было произведено судом по собственной инициативе и, наконец, в-третьих, ответчики (и соответствующие «третьи лица») были признаны Президиумом ВАС РФ недобросовестными. К сожалению, на этой основе крайне сложно определить основания и условия для применения рассматриваемого средства защиты.
Попытки дальнейшей концептуализации «восстановления корпоративного контроля» были предприняты главным образом в статьях судей Президиума ВАС РФ. Во-первых, иск о «восстановлении корпоративного контроля» было предложено рассматривать в качестве альтернативы виндикационному иску, поскольку последний в соответствии с идеями классической цивилистики может использоваться лишь для возврата физического владения вещью. Во-вторых, анализируемое средство защиты объявлялось применимым вне зависимости от основания и способа утраты истцом «корпоративного контроля». Так, С.В. Сарбаш выразил идею о том, что требование о «восстановлении корпоративного контроля» является специальным по отношению к более общим средствам защиты и в то же время «как бы вбирает в себя все другие способы защиты, широко применяемые на практике: виндикация и признание права собственности, признание сделки недействительной и реституция, защита нарушенного преимущественного права покупки, признание недействительными различных корпоративных актов (решения собрания участников юридического лица, решения совета директоров, одобрение крупной сделки и сделки с заинтересованностью), признание недействительными корпоративных записей в системе Единого государственного реестра юридических лиц, признание недействительными реорганизации и учредительных документов и т.д.». Соответственно, задача рассматриваемого средства защиты обозначалась в качестве «достижения цели наиболее прямым, коротким путём, в обход многостадийного, последовательного применения совокупности других способов защиты». В-третьих, «восстановление корпоративного контроля» предлагалось использовать в том числе для возврата не конкретной утраченной доли, а по сути «такой же» доли, т.е., в частности, тогда, когда происходит увеличение уставного капитала, если при этом можно определить, «за счёт какого (каких) участника юридического лица следует присудить долю участия истцу». И наконец, в-четвёртых, как было отмечено выше, рассматриваемое средство защиты должно применяться при недобросовестности ответчиков.
1.2. Критика судебной концепции «восстановления корпоративного контроля»
Несмотря на то, что возникновение в судебной практике концепции «восстановления корпоративного контроля» вызвало в целом положительную реакцию в юридическом сообществе, против этой концепции может быть выдвинут целый ряд возражений.
Во-первых, как видно из описания выше, нормативной основой иска о «восстановлении корпоративного контроля» стал абз. 3 ст. 12 ГК, предусматривающий такой способ защиты гражданских прав, как «восстановление положения, существовавшего до нарушения права». Подобное использование указанной нормы для обоснования допустимости рассматриваемого иска вызывает серьёзные опасения с точки зрения системы гражданского права: ведь такое обоснование можно использовать практически для любого «альтернативного» средства защиты. Например, владение украденной вещью можно возвращать не на основании ст. 302 ГК, а через иск о «восстановлении владения»; переданное по недействительной сделке можно требовать назад не по реституции, а через «восстановление положения, существовавшего до заключения недействительной сделки» и т.д. Совершенно неясно, почему в каких-то ситуациях абз. 3 ст. 12 ГК вдруг может превратиться в некий «сверх-иск», позволяющий суду (притом по собственной инициативе) забыть обо всех иных нормах права и сгладить углы для достижения юридической цели, преследуемой истцом.
Приведённый выше анализ постановлений Президиума ВАС РФ и попыток их догматического обоснования показывает, что «восстановление корпоративного контроля» с самого начала страдало чрезвычайной аморфностью. Практика Президиума ВАС РФ привела к тому, что справедливость и нахождение «прямого пути» при разрешении конкретного спора о «восстановлении корпоративного контроля» стали ставиться во главу угла в ущерб базовым идеям правовой определенности. Не может не возникнуть опасения, что любой выбор подобного «прямого пути» в действительности влечёт игнорирование или даже обход той тонкой системы настроек и ограничений, которая присуща любым институтам гражданского права (реституция, истребование долей участия у неуправомоченного лица, оспаривание решений собраний и т.д.) и в конечном счёте является ядром гражданского права.
Возникновение таких концепций, как «восстановление корпоративного контроля», достаточно близко подходит к признанию судами своего нежелания (или неспособности) работать с нормами права. Вместо приспособления существующих норм для урегулирования конкретного спора создаётся генеральная клаузула, которая позволяет разрешать спор без использования норм права вообще, исходя лишь из чувства справедливости.
Во-вторых, не вполне ясно следующее: если иск о «восстановлении корпоративного контроля» задумывался в качестве аналога иска по ст. 302 ГК, почему тогда он получился именно таким? Почему условия удовлетворения иска о «восстановлении корпоративного контроля», первоначально выработанные в судебной практике, столь сильно отличались от условий удовлетворения виндикационного иска? В первую очередь речь о том, что «восстановление корпоративного контроля» использовалось Президиумом ВАС РФ и в тех случаях, когда виндикация не могла бы быть применена, в частности, ввиду запрета на конкуренцию реституционного и виндикационного притязаний.
В литературе порой утверждается, что отличия «восстановления корпоративного контроля» от виндикации вызваны спецификой возврата прав участия в корпорации в сравнении с возвратом владения движимой вещью (например, состоящей в том, что система регистрации прав нередко позволяет отследить передачу долей участия в корпорации). Отчасти с этим можно было бы согласиться: действительно, виндикация (при классическом её понимании) едва ли может быть признана надлежащим средством защиты корпоративных прав – намного более уместным является, конечно, иск о признании того, что доля принадлежит истцу. Однако условия удовлетворения такого иска едва ли могут настолько принципиально отличаться от условий виндикации индивидуально-определённой вещи, как отличаются условия «восстановления корпоративного контроля».
Более того, известные законодательству частные случаи исков о возврате доли участия в хозяйственном обществе (п. 17 ст. 21 Закона об ООО; ст. 149.3 ГК) подчиняются правилам, которые в целом очень схожи с нормами, регулирующими виндикацию (ст. 302 ГК). Это нетрудно объяснить, если принять во внимание возможность добросовестного приобретения доли участия в корпорации на основании видимости права, создаваемой публично достоверным реестром. Иными словами, условия отобрания долей в ООО / акций в акционерном обществе (далее – АО) у неуправомоченного лица весьма схожи с условиями отобрания вещи по виндикации, с поправкой на определённую специфику, которой обладает реестровая видимость принадлежности доли участия в корпорации.
Таким образом, невозможно списать различия между «восстановлением корпоративного контроля» и классической виндикацией на особенности предмета отобрания. Очевидно, что рассматриваемое средство защиты изначально шло значительно дальше, чем виндикация, и претендовало на превращение в «сверх-иск», потенциально охватывающий любой случай отобрания доли участия в корпорации.
В-третьих (и в этом, конечно, есть элемент парадоксальности), оба дела, рассмотренных Президиумом ВАС РФ, вполне можно было разрешить, в принципе не используя такую спорную конструкцию, как «восстановление корпоративного контроля».
В первом споре истец мог бы просто истребовать доли, которые ответчик передал иным лицам, посредством применения по аналогии ст. 302 ГК: такая практика к тому моменту уже устоялась на уровне Президиума ВАС РФ касательно истребования акций. Тот факт, что номинальная стоимость соответствующих долей повысилась в результате увеличения уставного капитала, не должен был бы помешать удовлетворению указанного иска, так как истец требовал вернуть долю, соответствующую определённому проценту от уставного капитала, а не обладающую определённой номинальной стоимостью. Кроме того, недобросовестные лица, купившие доли у покупателя по недействительной сделке (т.е. у лица, которому они не принадлежали), сами не могли стать обладателями таких долей с точки зрения материального права (несмотря даже на наличие записи в ЕГРЮЛ об ином). Как следствие, они не могут считаться обладателями и «приросшей» части доли, возникшей в результате увеличения уставного капитала. По этой причине у истца как реального правообладателя должна была быть возможность истребовать доли у ответчиков со ссылкой на ст. 302 ГК без какой-либо необходимости со стороны Президиума ВАС РФ создавать новый «сверх-иск» с неопределёнными условиями применения и содержанием. Вопрос о расчётах с ответчиками в части увеличения уставного капитала также мог бы быть разрешён через применение по аналогии ст. 303 ГК, которая, в частности, позволяет истребовать у недобросовестного лица вещь со всеми улучшениями без возмещения затрат на них.
Во втором же деле, как отмечалось выше, тезис о «восстановлении корпоративного контроля» в принципе не имел какого-либо принципиального значения для целей разрешения спора. Президиум ВАС РФ использовал этот тезис для обоснования того, что истец оставался участником ООО даже в тот период, пока запись о принадлежности ему доли была исключена из ЕГРЮЛ в результате вступления в силу решения об исключении его из состава участников. Однако данный вывод в действительности не требовал такого обоснования: если решение об исключении было впоследствии отменено, то истец, конечно же, не переставал быть участником ООО. Как следствие, он, безусловно, мог реализовать преимущественное право покупки в связи с продажей другим участником своей доли недобросовестному третьему лицу. В части же передачи другим участником недобросовестному третьему лицу той доли, которая в реальности продолжала принадлежать истцу, соответствующая сделка не имела юридической силы.
Таким образом, Президиум ВАС РФ вполне мог указать нижестоящим судам на верный способ разрешения спора, оставаясь в рамках уже существующих норм права (в том числе посредством отказа от их буквального толкования или за счёт их применения по аналогии). Это позволило бы избежать возникновения неопределённой концепции «восстановления корпоративного контроля» с потенциально неограниченной сферой применения.