В статье анализируются ключевые зарубежные и советские подходы к определению причинно-следственной связи в деликтном праве, рассматриваются политико-правовые основания этой концепции. Множество теорий причинной связи помогают убедительно решать отдельные казусы, однако вправе ли хотя бы одна из них претендовать на универсальное значение?
Деликтное право: справедливость как экономическая эффективность? Зарубежные подходы к осмыслению причинной связи
Вопрос причинно-следственной связи отличается от всех остальных элементов, обычно помещаемых в основание деликтной ответственности, тем, что не имеет собственного (хотя бы относительно) определенного объема, и в этом смысле зависит от границ других элементов. Этот вопрос необычайно сложен как с теоретической (учитывая значение для его решения исходной философской установки), так и с практической точки зрения. Некоторые современные ученые даже приходят к выводу, что он не под силу никаким судьям, какая бы установка ни лежала в основе: экономическая эффективность, другие утилитаристские теории или теория формальной (исторической) справедливости, отрицающая легитимность любого перераспределения.
Вопрос установления причинно-следственной связи неизбежно зависит от целей, которые ставит перед собой судья как лицо, которое эту связь устанавливает. Цель так или иначе определяется базовыми подходами к деликтному праву, его функциями и глобальными задачами. Подходов в целом два:
1. В основе первого лежит понятие формальной справедливости: справедливо то состояние, которое сложилось в результате перемещения имущества в соответствии с принципами его справедливого приобретения и перехода. В этом понимании деликтное право детализирует принцип коррекции, выполняя ограниченную функцию исправления распределения, осуществленного вопреки этим базовым принципам.
2. В основе второго подхода – понятие справедливости как экономической эффективности, предписывающее деликтному праву функцию распределения рисков наступления вреда между участниками имущественного оборота таким образом, чтобы минимизировать издержки по предотвращению вреда и издержки, этим вредом вызванные.
Судья, придерживающийся первого подхода, видит целью присуждение ответчика к компенсации: восстановление нарушенной управомоченности истца, изменение хода событий таким образом, чтобы не оказался нарушенным процесс добровольного обмена имуществом в соответствии с принципами формальной (исторической) справедливости. В связи с этим причина вреда в его понимании – то, что нарушило предсказуемый и волевой исторический процесс обмена, а критерии – необычность действия либо события (unusal cause-factor) или легкость их изъятия либо замены (replaceability).
Судья, являющийся сторонником второго подхода, видит своей целью атрибуирование (обязанности компенсации) вреда так, чтобы в долгосрочной перспективе это привело к увеличению безопасности в обществе. Согласно этому подходу, если водитель не пытался затормозить и причинил вред, когда тормоза неисправны, и он об это не знал, правильным будет привлечь к ответственности в первую очередь производителя автомобиля, – хотя, например, по теории Р. Райта (Wright R.), неторможение водителя «перебивает» неисправность тормозов как причинный состав. Иными словами, в рамках второго подхода критерием является экономическая эффективность, максимизация благополучия или любая другая цель, достижение которой считает оправданным вмешательство в естественный процесс переходов имущества.
Кроме того, кажется важным и отражающим часть смысла исследуемого вопроса то, что вопрос причинной связи ставит целью (помимо предопределенности) и эстетический аспект: конечное решение даже при согласии с алгоритмом и исходными установками поиска может не нравиться интуитивно.
В целом зарубежные подходы к причинно-следственной связи, а именно к ее философской основе, плоскости, в которой этот вопрос исследуется, алгоритмам установления, соотношению с иными элементами состава деликтной ответственности, зависимости от политико-правовых соображений и др. – очень разносторонние, глубокие и проработанные , в связи с чем формат настоящей работы не позволяет осветить хотя бы большую их часть. Учитывая это, приходится в качестве вводной части ограничиться упоминанием двух базовых подходов к осмыслению причинно-следственной связи.
Причинная связь в советской доктрине
Советской доктрине, как отмечают М.И. Брагинский и В.В. Витрянский, пришлось выработать специфические концепции причинной связи, оторванные от опыта, накопленного мировой юридической (и дореволюционной) мыслью. Их объединяли: 1) опора на марксистко-ленинскую методологию, 2) стремление избавиться от учета «субъективных факторов» – с целью избежать обвинения в «идеалистических представлениях об объективной реальности» . Однако, если внимательно присмотреться к предложенным в тот период теориям, можно сделать интересный вывод: многие идеи, использованные советскими учеными-юристами, перекликаются с идеями, обсуждаемыми в зарубежных монографиях, хотя часто и не получают должного развития и осмысления.
1. Критерий предвидимости
Так, можно начать с упомянутых попыток избежать вовлечения в орбиту оценки причинной связи субъективных факторов, в частности, критерия предвидимости для правонарушителя вменяемого ему вреда.
«Следует подчеркнуть необоснованность отрицательного отношения правовой доктрины советского периода к так называемой предвидимости последствий нарушения как к одному из важнейших аспектов понятия причинной связи. Обычно данный аспект отбрасывался как чисто субъективный, а посему чуждый учению о причинности марксистско – ленинской философии. А между тем без этого критерия невозможно определить, где же граница тем последствиям, на которые распространяется ответственность лица, допустившего нарушение…»
Действительно, с одной стороны, критерий предвидимости вреда является важным ограничителем причинно-следственной связи с точки зрения основных европейских правопорядков . Однако с другой стороны, его применение вызывает немаловажные проблемы в случаях, когда речь идет о безвиновной, или строгой, ответственности. Как отмечает Ван Дам (Dam C. Van), использование предвидимости как ограничителя вменяемого ответчику вреда, причиненного без его вины в ходе осуществления опасной деятельности, «протаскивает через заднюю дверь субъективный элемент ответственности (negligence element)», что заставило, к примеру, немецкую доктрину уделить внимание разработке теории цели (защитного действия) нормы.
Кроме того, необходимо отметить, что в ряде случаев представители советской доктрины, напротив, – вопреки приведенному мнению, – абсолютизировали субъективный критерий и, по образному выражению О.С. Иоффе, растворяли объективную причинность в субъективной виновности. К.М. Варшавский считал, что возмещение вреда рационально в той мере, в какой субъект в состоянии не причинять вреда, и что с этой точки зрения ответчик должен считаться причинившим вред и нести за него ответственность, если только он мог и должен был предвидеть последствия своих действий. Таким образом, критерий предвидимости вреда превращался в основание алгоритма установления причинно-следственной связи, а не в способ на втором этапе анализа скорректировать, ограничив, результат применения традиционного теста необходимого условия.
2. Критерий непосредственного причинения
Другая советская теория причинности, сторонником которой была, например, А.Е. Семенова, на первый взгляд перекликается с критерием ближайшей причины (proximate cause), которым оперирует англо-американская доктрина, также как и критерием предвидимости – для ограничения установленной при помощи sine qua non причинной связи. Однако на самом деле понятия «непосредственной причины» в советской доктрине и «ближайшей причины» в американской наполнены различным содержанием и занимают различные места в проблематике института причинно-следственной связи. Если первое относится к существу процесса установления наличия или отсутствия причинно-следственной связи так, что обозначаемый им критерий исчерпывает весь соответствующий алгоритм (без разделения последнего на фактический и юридический слои), то второе относится только ко второму этапу анализа, где имеет дело с политико-правовыми соображениями. Иными словами, советская теория непосредственной причины не рассматривалась как нагруженная политическими моментами сфера и выступала, скорее, в качестве критерия нахождения причины непосредственно и только в фактической плоскости (как пишет О.С. Иоффе, «поведение, явившееся непосредственной причиной результата, рассматривается как достаточная объективная предпосылка юридической ответственности во всех случаях»). В то время как американская proximate cause имеет длинную и сложную историю и со времен правовых реалистов олицетворяет отделенную от естественной причинности область влияния (на вопрос необходимости привлечения к деликтной ответственности) политико-правовых соображений.
3. Теория прямой и косвенной причинной связи
Интересно также проанализировать теорию прямой и косвенной причинной связи, которая была разработана в 1960-х годах. Формулировка второй составляющей данной теории: «Косвенная причинная связь должна признаваться существенной и учитываться юридической практикой в том случае, когда косвенным причинителем… создано отклонение от обычных результатов человеческой деятельности», – содержит критерий отклонения от нормального, что вызывает ассоциации с одним из критериев, предложенных Г.Л.А. Хартом (H.L.A. Hart) и Т. Оноре (T. Honoré) для второго этапа процесса установления причинной связи (наряду с критерием умышленного поведения ответчика), а именно необходимости выбора между несколькими условиями (conditions), сделавшими «вклад» в причиненный истцу вред.
Правда, можно сказать, что отклонение от «обычных результатов человеческой деятельности» ориентируется в первую очередь на поведение людей, тогда как ненормальность у Г.Харта и Т.Оноре относилась в первую очередь к событиям. Однако здесь скорее допустимо говорить о том, что «отклонение от результатов обычной человеческой деятельности» в некотором смысле может быть соотнесено с обоими критериями американских ученых, поскольку умышленное или ,по крайней мере, волевое и осознанное вмешательство (в последующих изданиях «Causation in the law» умышленный характер вмешательства был скорректирован) также является отклонением от нормального – вменяемого правопорядком – поведения.
Наконец, хочется остановиться на примыкающей (по мнению О.С. Иоффе) к теории адекватного или типичного причинения версии теории conditio sine qua non, которая также была разработана советскими учеными как альтернатива «буржуазным» теориям причинно-следственной связи.
«Чтобы установить, какое звено из цепи предшествующих событий является причиной ущерба, надо остановиться на каждом событии в отдельности, представить себе нормальное влияние этого события без связи с предшествовавшими ему и последовавшими за ним событиями и фактами, и если действие этого события могло вызвать тот ущерб, который подлежит возмещению, то это событие должно быть признано причиной ущерба…»
Оставляя в стороне то, что приведенная формулировка заставляет скорее задуматься об отнесении такой теории к теориям необходимого и достаточного условия (поскольку акцентирует внимание на «работе» действия или события вне контекста других условий, самого по себе) и, соответственно, позволяет сделать вывод о том, что в данном аспекте советская доктрина находилась в русле «буржуазных» (хотя и критикуемых впоследствии) теорий, представляется необходимым сказать несколько слов о концепции типичного причинения. Идея регулярности порождения определенного результата как существа необходимого характера вытекает из способа, посредством которого мы приходим к понятию причины – генерализации результатов индуцирования связей в отдельных цепочках действий и событий и нахождения в нем закономерности, кажущейся нам убедительной.
Институт причинно-следственной связи в англо-американском праве: современный предметный подход
Понимая ограниченность формата работы, все-таки хочется дополнительно отметить некоторые подходы и вехи, относящиеся к институту причинно-следственной связи в зарубежном (англо-американском) деликтном праве. Так, американская доктрина обращает внимание на важность вопроса о том, между чем устанавливается причинно-следственная связь, куда тянется ее «ниточка» от наступившего вреда (отдельный интересный вопрос – может ли быть основанием ответственности не вред, а увеличение вероятности его наступления).
Известны теории, отрицающие значение причинно-следственной связи между конкретными вредоносными (противоправными) действиями (tortious acts) ответчика и юридически релевантным вредом у истца для установления наличия или отсутствия оснований для привлечения первого к деликтной ответственности. Сюда относится, во-первых, подход Л.Грина (L.Green), согласно которому вопрос причинной связи решается применительно к поведению ответчика в целом (если он вообще имеет значение для установления основания деликтной ответственности), так что ответственность имеет место, если суд на основе политико-правовых соображений сочтет наступивший вред относящимся к сфере риска ответчика. Вред может быть отнесен к сфере риска осуществляющего деятельность Х (в процессе которой истцу причинен данный вред) ответчика, если за последним признается обязанность совершить определенные действия, направленные на предотвращение материализации соответствующего риска, и он эти действия не совершил («duty-risk analysis»). Во-вторых, необходимость установления причинной связи между конкретными действиями ответчика и вредом истца отрицает теория Р.Китона (R.Keeton), которая требует наличия соответствующего элемента деликтной ответственности только применительно к деятельности ответчика в целом (как и теория Л.Грина), устанавливая необходимое с точки зрения справедливости ограничение ответственности путем добавления требования соответствия типа причиненного истцу вреда типу [порождаемого такой деятельностью] риска, который делает поведение ответчика виновным.
На самом деле обеим теориям не удается избежать вопроса о причинной связи между конкретным поведением ответчика и причиненным истцу вредом.
В первом случае обязанность предотвращать вред (путем совершения конкретных действий), являющаяся критерием отнесения данного вреда к сфере риска деятельности ответчика, не может быть вменена последнему, если ее неисполнение не увеличило вероятность наступления данного вреда, так что имплицитно встает вопрос о конкретных действиях как необходимом условии вреда. Так, Л.Грин утверждает, что Х, купивший у У машину с неисправными тормозами и, в отличие от У, не знавший об этом, не должен отвечать перед Р, в которого он въехал вследствие того, что превысил допустимую скорость и не воспользовался тормозами (о неисправности которых он не знал): риск вреда может быть возложен на Х, если он нарушил вменяемую ему обязанность – приложить усилия к тому, чтобы затормозить; в данном случае такой обязанности вменить Х нельзя, поскольку он в любом случае не мог бы ее исполнить. Таким образом, очевидно, Л. Грин по сути использует логику conditio sine qua non.
Во втором случае очевидно, что достижение справедливого результата в каждой конкретной ситуации возможно только если в описании риска, которому должен соответствовать данный вред, учтены характеристики конкретного поведения ответчика. Р.Китон приводит пример неосторожного размещения ресторатором банки с ядом на полке с консервами: если она взрывается вследствие нахождения рядом с огнем, чем убивает официанта, ресторатор не несет деликтную ответственность, поскольку хотя вред и находится в причинной связи с деятельностью ресторана в целом как бизнеса, вред от взрыва (тип вреда) не соответствует типу риска (риск отравления), который делает действия по размещению банки с ядом на полке недопустимым. Однако, если кто-то специально отравит этим ядом посетителя, отрицание ответственности ресторатора будет основываться на конкретизации созданного им риска – например, «риск случайного отравления». Такая конкретизация может проводиться с большей глубиной или в другом направлении, но сама ее необходимость доказывает скрытую ориентацию того, кто ее осуществляет, на связь между конкретными действиями по размещению банки на полке и возможным (так или иначе релевантным) вредом.
И, кроме того, вторая теория по большому счету является перифразой первой.
Вследствие своей несостоятельности теории риска в таком понимании были отвергнуты в доктрине, хотя двухступенчатый тест Р.Китона и нашел закрепление во втором издании американского Свода правил деликтного права (Restatement (Second) of Torts) применительно к ответственности за вред, причиненный деятельностью повышенной опасности.
Напротив, требование необходимости установления причинно-следственной связи между вредом и конкретными юридически (с точки зрения деликтного права) релевантными («причиняющими») действиями ответчика признано американской доктриной удовлетворительной альтернативой «совокупному» подходу. Такой «предметный» подход выполняет следующие функции:
1. Устраняет потребность в дополнительных способах обоснования отсутствия ответственности там, где вред соответствует типу риска, материализацию которого законодатель хотел предотвратить, устанавливая соответствующие требования к поведению, однако причинная связь между конкретными действиями ответчика и вредом (наступление которого можно атрибутировать деятельности ответчика в целом) все же отсутствует.
Так, многие законодательные предписания не преследуют цель минимизации вероятности возникновения (причинения) вреда, в связи с чем их нарушение не может рассматриваться в качестве противоправных действий по смыслу деликтного права – т.е. в качестве действий, которые могут рассматриваться в качестве элемента фактического состава деликта/причины, в отношении которой может быть поставлен вопрос о ее связи с наступившим вредом как следствием. Однако даже если – ошибочно – рассматривать подобные нарушения как причиняющее поведение (поведение, в отношении которого может быть поставлен вопрос о его связи с вредом), места для ответственности не найдется, поскольку причинная связь будет отсутствовать: например, вред был причинен, когда ответчик охотился без лицензии или припарковал свой автомобиль без оплаты.
2. Позволяет справиться с некоторыми вполне практическими казусами, в которых совокупный подход даже с учетом дополнительных ограничений и уточнений не работает. Имеются в виду ситуации, когда вред причинен именно действиями ответчика, которые нарушают закон, нацеленный на предотвращение вреда того же типа, что был причинен, однако соблюдение закона не могло бы предотвратить такой вред.
Например, водитель, превысивший скорость, сбивает ребенка в ситуации, когда и без превышения ребенок был бы сбит: вред соответствует риску, который хотел предотвратить законодатель, устанавливая скоростные ограничения (риск потери контроля и невозможности затормозить), и причинная связь вреда с деятельностью по вождению автомобиля очевидна. Это, по мнению американской доктрины, окончательно подтверждает правильность «предметного» подхода, предполагающего установление причинной связи между вредом и деликтным (причиняющим, противоправным) аспектом поведения ответчика.
Критерий необходимого условия (but – for test): незаменимая классика?
Напоследок хочется остановиться на том, как англо-американская доктрина подходила к выработке действенного алгоритма установления причинно-следственной связи: в первую очередь осознавала, ставила под сомнение, модифицировала, пыталась заменить but – for test (condition sine qua non) или найти для него альтернативу. Представляется при этом целесообразным привести отдельные примеры применения причинных алгоритмов к одним из наиболее сложных случаев деликтного права – случаев множественной причинности.
В большинстве случаев критерий необходимого условия (but – for test) как способ установления в конкретных казусах наличия фактической причинно-следственной связи между вредом и действиями ответчика работает хорошо, что подтверждается его почти повсеместным признанием в качестве, по крайней мере, основы для соответствующего анализа. Как отмечают американские ученые, этот тест эффективен потому, что основывается на необходимом характере связи между вредом и причиняющим поведением. Вместе с тем в отношении определенной категории казусов данный тест не работает: его применение приводит к несправедливым последствиям в случаях причинной множественности – последовательной и одновременной – поскольку заставляет констатировать отсутствие причинной связи там, где ее наличие с точки зрения здравого смысла не вызывает сомнений (например, первая причина в цепочке последовательных причин не является необходимым условием, поскольку без нее вред все равно был бы причинен).
Этот недостаток заставил различных англо-американских ученых либо полностью отказаться от критерия необходимого условия, либо, отвергнув его универсальный характер, отказаться частично. В частности, многие судьи и ученые или пытаются модифицировать but – for test, или заменяют его с помощью теста «существенного фактора». К сожалению, ни одна из попыток модификации не оказалось удачной, а замена критерия необходимого условия была обречена изначально, поскольку необходимый характер связи между Х и У, которые мы идентифицируем как причину и следствие, составляет существо понятия причинности, так что любая замена будет с неизбежностью «протаскивать» контрабандой but – for test в свой аналитический алгоритм.
1. Детализация обстоятельств наступления вреда
Так, Р.Перкинс (R.Perkins) предложил модифицировать but – for test, чтобы он стал пригодным для решения случаев множественности причин вреда, путем детализации обстоятельств наступления вреда: «Х является причиной У, если бы У не произошло тогда и таким образом как оно произошло, если бы не (было) Х…» .
Соответственно, пуля, пущенная в человека, умирающего от яда, является необходимым условием (причиной) его смерти, поскольку без нее он не умер бы таким образом (от пули, а не от яда) и тогда (раньше, чем от яда), как он в действительности умер. Этот подход кажется привлекательным на первый взгляд, однако на самом деле он не решает важнейшую задачу отбора действий и событий, являющихся (потенциальными) причинами: вместо пули в рассуждение легко можно подставить и джинсы киллера, и температуру воздуха , и др.
2. Исключение последующей причины
Другой заслуживающий внимания способ модификации but – for test для случаев последовательной множественности причин вреда предложил Г.Уилльямс (G.Williams): последующая «причина», которая не стала таковой вследствие того, что другая причина имела место ранее, должна исключаться как гипотетическая из цепочки причинно-следственной связи.
Такая модификация хотя и «схватывает», пусть и неосознанно, важность именно состоявшихся в реальности причин (совокупностей условий, достаточных для порождения данного следствия), однако не позволяет решить ситуации, когда действие, идентифицируемое как вторая причина, имело место, пусть и только технически (второй киллер действительно выстрелил – сразу после первого), поскольку его уже нельзя исключить как гипотетическую причину.
3. Теория существенного фактора
Наконец, теорией, способной решить все проблемы, порождаемые but for-test, некоторое время считалась теория существенного фактора [для причинения вреда], которую предложил И.Смит (J.Smith). Ученый был в принципе согласен с общей канвой but – for test и просто искал альтернативу критерию предвидимости как способу нахождения ближайшей причины (традиционное ограничение причинной связи).
«Деликтное поведение ответчика должно быть существенным фактором причинения вреда истцу»: такая краткая формулировка, с точки зрения ее автора, подразумевала, что существенным фактором может быть только необходимое условие, кроме случаев одновременной множественной причинности. Однако далее эта теория с подачи Грина получила развитие не как дополнение классического теста для случаев множественной причинности, а как полноценная универсальная альтернатива but – for test.
Интересно, что такая поддержка последовала со стороны именно Л.Грина, выступавшего против имплементации политико-правовых соображений в вопрос установления причинной связи, в частности в виде такой операции, как выделение ближайшей причины (proximate cause): теория существенного фактора подразумевает значительную долю произвольности. Во-первых, при установлении того, что в принципе является фактором – событием или действием, вносящим «вклад» в наступление вреда, а во-вторых, при квалификации такого фактора в качестве существенного. Более того, если квалификация того или иного действия или события в качестве фактора, сделавшего вклад в наступление вреда, в принципе может рассматриваться как элемент установления причинности в сугубо фактической плоскости, то определение существенности вклада само по себе (как логическая операция) имеет смысл только в рамках некой субъективной целеориентированной оценки: естественная причина не может быть абстрактно существенной или несущественной. Поскольку, таким образом, теория существенного фактора оказалась непоследовательной и бессодержательной, что было впоследствии осознано как Л.Грином, так и американской доктриной в целом, она постепенно потеряла свою популярность и перестала широко использоваться.
NESS – test: не заменить, а расширить but – for test
Профессор Р.Райт (R. Wright) обращает внимание на тест, предложенный еще в 1959 году Г.Хартом и Т.Оноре, но неоправданно забытый в доктрине и судебной практике (NESS – test), согласно которому условие является причиной данного следствия если и только если оно представляет собой необходимый элемент достаточной для наступления этого последствия совокупностипредшествующих данному следствию условий (если оно необходимо, чтобы сделать данную совокупность условий достаточной для наступления данного последствия) .
Хотя NESS – test в том виде, как он был предложен Г.Хартом и Т.Оноре, в случаях множественной причинности необоснованно требовал достаточности каждой из причин самой по себе, в отсутствие другой(их) причин(ы), в целом его формулирование является большим достижением, в связи с чем представители современной доктрины выражают сожаление относительно того, что в целом и ученые, и судьи продолжили оперировать понятиями «необходимого условия», «достаточного условия» или «необходимого и достаточного условия».
По мнению Р.Райта, NESS – test, или критерий необходимого условия достаточного причинного состава, отражает саму сущность причинно-следственной связи и является «развернутой», полной версией but – for test. Это, как считает ученый, объясняет, почему but – for test работает в большинстве случаев (он отражает необходимый характер связи между действиями и вредом как существо причинности) и не работает в случаях причинной множественности (поскольку там присутствует несколько конкурирующих достаточных «причинных составов», а but – for test не включает критерий достаточности).
Профессор Р.Райт тестирует теорию причины, кажущуюся ему решающей все проблемы, как необходимого элемента достаточной для наступления данного следствия совокупности условий на проблемных случаях множественной причинности. Так, применительно к одновременной множественности причин, Р.Райт указывает следующее. Допустим, для причинения данного вреда в виде загрязнения необходимо и достаточно 5 единиц загрязнения, и каждый из семи ответчиков произвел одну единицу загрязнения. Несмотря на то, что каждый ответчик может ссылаться на то, что его единица не явилась ни необходимой, ни независимо от других достаточной причиной вреда, на самом деле каждая такая единица была необходимым элементом причинного состава, включающего еще 4 другие единицы, и достаточность такого состава не зависит от наличия двух других единиц, дублирующих причинность. Аналогично, если дом сгорел от двух разных огней, одного из которых было бы достаточно для разрушения, а второго – нет, каждый из огней является причиной пожара, поскольку представляет собой необходимый элемент достаточного для пожара состава: первый огонь исчерпывает собой весь состав (необходимый элемент достаточного для результата «дом сгорел» – состава), второй огонь входит в достаточный состав «второй огонь плюс первый огонь в части, добавление которой ко второму достаточно для указанного результата». Вопрос о том, следует ли привлекать к деликтной ответственности лицо, которому может быть вменен маленький недостаточный огонь, и если да, то в размере стоимости всего дома или только в определенной части, – по мнению Райта, вопрос политики права.
Применительно к последовательной причинной множественности Р.Райт проводит аналогичный анализ, дополнительно указывая на то, что действие или событие не может быть причиной некого следствия, если оно не входит в качестве необходимого элемента ни в один достаточный для возникновения вреда реализовавшийся причинный состав, в частности, если такой состав не реализовался в действительности вследствие реализации (воплощения) другого достаточного причинного состава (was preempted by another sufficient set of conditions). Например, если сразу после того, как лицо выпило отравленный чай, в его голову выстрелили, чай (действия по добавлению в него яда) не является причиной смерти, поскольку он не входит ни в один из реализовавшихся достаточных для наступления вреда причинных составов: состав «отравление чая, выпивание чая, нахождение выпившего в живых во время смертоносного действия яда» не имел места в действительности. Соответственно, отравление чая не является причиной смерти.
Интересно, что Р.Райт жестко разграничивает случаи одновременной и последовательной причинной множественности, считая в первом случае оба действия, сделавших вклад в возникновение вреда, – независимо от их самостоятельной достаточности – причинами соответствующего вреда, а во втором случае признавая причиной только одно действие – первое реализовавшееся в действительности и само по себе достаточное для причинения вреда. Не совсем понятно, почему при одновременной причинной множественности самодостаточная причина не «перебивает» действие другой, недостаточной причины, как это происходит, по мнению ученого, при последовательной множественности причин. Кроме того, по моему мнению, манипуляции Р.Райта с достаточными причинными составами при одновременной множественности (создание – искусственное – причинных составов путем комбинации единиц неосторожности различных ответчиков, в том числе в случаях, когда единиц одного из них хватает для причинения всего результирующего вреда) обесценивают значимость критерия необходимости (предшествующего действия или события) для того, чтобы совокупность таких действий или событий была достаточной. Ведь критерий необходимости для достаточности вводился ученым специально для отсечения условий, наличие которых не делает вклада в причинение вреда: достаточным составом без критерия необходимости является, гиперболизируя, вся человеческая история.
В завершение хочется отметить, что вопрос причинно-следственной связи – не только один из наиболее сложных, но и едва ли не самый интересный вопрос деликтного права, к которому хочется возвращаться снова и снова. Анализ и выработка тестов, предназначенных для установления причинной связи – хотя и важное и увлекательное занятие, оно, однако, помогает только дисциплинировать мыслительные способности, но не помогает найти решение в конкретном случае. Как отметили М.И. Брагинский и В.В. Витрянский, сторонники каждой из теорий причинности подбирают примеры из судебной практики, идеально иллюстрирующие их предложения, и все же универсального решения найти пока никому не удалось. Однако и это – уже немало.